Поборник классики и автор "свежих трактовок известных балетов" [1], в частности в Лондоне и Москве, Цюрихе и Торонто, Кобборг, приняв предложение Театра балета им. Якобсона, хоть и переписал либретто и добавил танцевальные номера, но духу академизма не изменил. Новая трактовка принесла театру семь номинаций на "Золотую маску" и, вероятно, согреет душу тех балетоманов, которые превыше всего ценят широкий жест, величавую поступь, высокий прыжок и способность накрутить 32 фуэте. Тем же, кто ищет связности в сюжете и поступках персонажей или внятного повествования исключительно на языке танца (без словесных костылей либретто), остается погрузиться в музыку.

А теперь усложним задачу: если потенциальный слушатель Людвигу Минкусу предпочитает Жана Филиппа Рамо, Сергея Прокофьева или Филипа Гласса, например? Кажется, шансы на то, что он не выскользнет из театра в антракте, стремятся к нулю.

Самое время представить того, чье имя замыкает список номинаций "Дон Кихота", но при этом упомянуто дважды - как сценографа и создателя костюмов. Это соотечественник Петипа - художник Жером Каплан, известный российской публике, в частности, благодаря балету "Утраченные иллюзии", поставленному Алексеем Ратманским на музыку Леонида Десятникова в Большом театре. Спектакль принес Каплану "Золотую маску" в 2012 году в номинации "Лучшая работа художника по костюмам в музыкальном театре".

Как известно из его интервью, Жером Каплан привык ставить себя на место зрителя и задаваться вопросом, какой спектакль он сам хотел бы увидеть. В Театре балета им. Якобсона танцовщики превращаются в персонажей оживших гравюр, созданных по мотивам работ еще одного француза - Гюстава Доре. Как только занавес раскрывается, публика попадает в лабиринт гигантских крепостных стен. Пока на переднем плане сеньор, в котором без труда угадывается автор романа "Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский", записывает что-то в огромную книгу, взгляд так и норовит проникнуть за угол - в темноту открывающегося слева коридора. Наметанный глаз увидит в прорисованной кладке что-то знакомое, а любознательный зритель, конечно, обнаружит среди гравюр Доре подобное изображение тюремного двора. Оно широко известно в том числе благодаря копии Винсента ван Гога, носящей название "Прогулка заключенных". Это позволяет напомнить об обстоятельствах создания романа, который Мигель де Сервантес Сааведра начал писать в севильской тюрьме, где оказался из-за обвинения в растрате казенных средств.

Вслед за казематом на сцене возникает оживленная площадь. Подобную можно и сейчас найти в Барселоне у подножия собора Санта-Мария-дель-Пи. Там все так же шумят торговые ряды и звучит гитара. Сдержанный колорит декораций подчеркивает богатую палитру костюмов. Горожане и селяне, словно сошедшие с картин Брейгеля, снуют по своим делам, развлекаются и флиртуют. То здесь, то там мелькнет прекрасная шоколадница Жана Этьена Лиотара. Знать в ярких, даже маскарадных костюмах вызывает в памяти персонажей Константина Сомова и Александра Бенуа.

Пока балетоманы оценивают обязательный набор и сложность элементов классического и характерных танцев, перед глазами художников разворачивается не менее увлекательное зрелище. Триады и тетрады цветового круга образуют все новые живописные ансамбли: градации красного, желтого, зеленого, синего в нарядах простушек, подсвеченные белизной блузок и нижних юбок, бросают вызов атласному блеску монохромных платьев аристократок, оттененному черным бархатом треуголок. При более внимательном рассмотрении оказывается, что платья отделаны ярко-желтым кантом и украшены жгутами и кистями того же цвета, но когда все приходит в движение, детали теряются в общем красочном вихре. Подчиняясь музыке, цветовые акценты постоянно смещаются, графичные пачки уступают место цыганским воланам, щегольские шелка соперничают с плащами, скрывающими до поры дерзкую кричаще-желтую изнанку.

Вслед за героями, которые покидают бурлящий городской котел, зритель ненадолго погружается в жизнь цыганского табора, устроившегося на ночлег в предгорье. Синева неба сгущается, горизонт окрашивают сполохи алого, а затем фиолетового заката.

Волшебный лес из сна Дон Кихота решен в синевато-зеленой гамме. Вереницы дриад в пачках цвета изумруда вьются по сцене, как лианы. Среди них, словно два блуждающих огонька (оттенка красной охры и серебристо-розового), порхают повелительница дриад и воображаемая Дульсинея-Китри. Художник по свету Венсан Милле обеспечивает "бесшовные" переходы от сна к реальности: в начале и в конце эпизода сцена погружается в темноту, падающий сверху свет софита подчеркивает одиночество и мистический экстаз Дон Кихота.

Пора возвращаться на уже знакомую площадь, где Китри и Базиль празднуют свадьбу, а второстепенные персонажи по воле хореографа-драматурга находят свою вторую половинку. Незадачливому жениху Гамашу, по всей видимости, уготован монастырь. Тем временем на сцене вновь возникает декорация из пролога, на фоне которой Сервантес заканчивает работу над своим самым известным произведением. Но поскольку балет не вмещает в себя всего романа, с обложки фолианта смотрит в зал лаконичная надпись "Дон Кихот".

"Я обожаю балет, особенно классический. Это очень красивый мир, волшебное пространство, которое позволяет нам отрываться от реальности", - пояснил накануне премьеры своего третьего "Дон Кихота" Жером Каплан [2.]

И, действительно, сценическая площадка Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко 26 марта 2019 года на два с половиной часа превратилась в магическое пространство танцующей живописи.