Жан Кокто в романе «Ужасные дети» пишет: «Дети любили её [мать], а если бывали с ней грубы, так это потому, что привыкли считать её бессмертной». За окном дни быстрых букв, мгновенно — сапсаном из семейства соколиных — летящих к читателю телеграмм каналами, блогами, постами. В стремительном пикирующем полёте эта самая быстрая птица в мире способна развивать скорость свыше 322 км/ч. Пикирующем — важное здесь слово. В горизонтальном полёте сапсан уступает другим. Горизонтальный полёт, как длинная дистанция, требует длинной мысли и ровного дыхания. Пикирующий полёт, как спринтерские дистанции, стремителен и горяч. Короткая пикирующая мысль — знак нашего времени. Лично мне отчаянно не хватает мысли длинной, горизонтальной, текстов размышляющих и анализирующих, работающих с контекстами, марафонских по количеству шагов и длительности дистанции. Речь не о научных статьях в толстых журналах или текстах, которые будут перечитывать студенты-театроведы через 100 лет, аки Аполлона Григорьева. Говорю о серьёзности и, одновременно, простоте текста — светлый и простой в пастернаковском смысле слова. Думаю, что эта простота и внятность, серьёзность и канатность мысли не зависят от строчки в дипломе автора. Понимать для меня — значит чувствовать. Чувствовать спектакль как ткань всем телом в ветреный день. По части чувств и эмоций сегодня и в жизни и в искусстве большая недостача… И поэтому, лично для меня, кроме потребности в анализе современного театра, процесса, контекста (вместо коротких текстов-анонсов о премьерах), — крайне важен язык текста. Это про «наши лучшие слова — интонации».

Интонация оценщика, автора, пытающегося разглядеть недостатки, — заковывает текст в броню пуленепробиваемой позиции критика (в самом плохом смысле слова). Словно текст может родиться только в огне критического осуждения. Придерживаюсь точки зрения, что произведение нужно анализировать исходя из него самого, а не измерять его некой общей линейкой наших собственных представлений «как это должно быть». Мне не интересна позиция антагониста, мне интересен взгляд, способный удивляться. Вспоминается фраза, из года в год передающаяся по наследству на режиссёрском факультете ГИТИСа: «В театре было всё… кроме вас». Мне кажется очень важно помнить об этом не только применительно к себе, но и к каждому автору каждого спектакля, о котором мы пишем или говорим. В науке субъективными бывают только ошибки; в искусстве — скучна объективность.

Самое ценное для меня в том, что все тексты наших авторов индивидуальны. Одни — карамзинским лозунгом — пишут как говорят, другие — как Фамусов замечает про речь Чацкого — говорит как пишет. Каждый текст выстраивает разную коммуникацию и с читателем, и с театром. Не все авторы ясно видят своего читателя и точно понимают на каком языке с ним необходимо говорить. Но эта разнообразность прекрасна. И я намеренно не говорю о каждом тексте отдельно, в том числе и потому, что считаю процесс важнее результата. Тексты, созданные в дни лаборатории, это внутренняя работа. Естественно, очень важно чтобы эти тексты были отпущены к читателю, но всё же — лаборатория это тренинг. Главное в этом тренинге не забывать о «смертности», не быть «ужасными детьми», помнить о уязвимости художника, подсказывать по возможности, вызывать на разговор.