Прямая трансляция из черепной коробки губернатора Петра Ильича (Дмитрий Воробьев) начинается после того, как он случайно отдает приказ открыть огонь по оголодавшим рабочим, закидавшим его камнями. Взмах платка, выстрелы, кровь: 47 убитых – 35 мужчин, 9 женщин, трое детей – безэмоциональный комментатор за кадром фиксирует все события губернаторского внешнего и внутреннего мира, как будто дешифрует черный ящик разбившегося самолета. Петр Ильич – человек и самолет – обязательно разобьется, это анонсируют в первые же минуты пролога. Эксклюзивность трансляции в том, что о предстоящей гибели знает не только зритель, но и сам герой, и это только сильнее гипнотизирует публику, привлекая внимание даже тех, кто подобные вещи обычно не смотрит. А что, пусть говорят. Жалко, что ли?

«Губернатор» начинается по аналогии с заставками некоторых ток-шоу: герои усаживаются на отведенные места, готовятся к выступлению, гримеры поправляют грим. Так Могучий показывает, что происходящее – всего лишь условность, как и основная масса телеконтента, который всегда можно повернуть к зрителю нужной стороной: как, например, один и тот же человек на разных каналах выдается за эксперта в разных областях под разными именами и в разных должностях. В унисон с этой телевизионной уловкой по бокам театральной сцены работают два экрана: они постоянно дублируют лица и фигуры персонажей, демонстрируя их в негативе. Так, черное регулярно становится белым, и запускает механизм перевертышей: тусклое холодное освещение делает лица живых мертвенно-бледными, магриттовские ангелы в котелках с красными глазами оказываются истребителями на железных крыльях, верх – это низ (и значит ангельские лестницы идут из-под земли), а чиновники – это рабы должностей, неспособные ходить иначе, чем под прямым углом. Да и само место, где разыгрывается история губернатора, больше напоминает не реалистичные натурные съемки, а телестудию-трансформер, готовую сжать героя своими стенами.

Зритель перед экраном телевизора по свободе своих действий, в целом, равнозначен зрителю в зале. Солдаты палят со сцены в сторону мирно сидящей публики, губернатор задумчиво бродит в партере, но контакта со зрителем – хоть с каким-то – не происходит: как и всякое телевизионное действо, происходящее бесконечно далеко и предельно близко к потребителю. Все знают, что произойдет, с самого начала, но никто не в силах помочь. Можно только смотреть, трогать нельзя – публика у нас воспитанная – все сидят и смотрят, как человек умирает в прямом эфире (как будто в первый раз). Бессердечные – подумаешь, глядя на них. И поймаешь себя на мысли, что тоже в их числе. А после, обнаружив в себе вагон сострадания, вдруг начнешь ассоциировать застывшую аудиторию, незаметно оплакивающую героя, с девочкой-гимназисткой (блестящий монолог Александры Магелатовой) – единственной, кто пожалел дважды полумертвого губернатора. И обратишь внимание, что только у нее лицо не испачкано в сизом покойницком гриме. Прямо как у тебя, зритель.

Почти два часа всем желающим показывают, как на шее у героя затягивается петля – метафорически, конечно, ведь умрет он от пули. Ужас? Ужас. Но такой, без восклицательного знака. Потому что не сказать, что это в новинку: достаточно включить случайный выпуск новостей или почитать топ ежедневных «сенсаций» из регионов – и история губернатора покажется не самой вызывающей. Телевизор в современной России вообще стал важнейшим из искусств, учитывая, что федеральные каналы, которые предоставляют зрелища с пропагандистскими вставками разной степени тяжести, – главный хлеб худеющей страны. Нахождение «Губернатора» не только в формальном, но и в тематическом контексте информационной повестки говорит о том, что ад уже здесь, а мы до сих пор не успели к этому сезону подготовиться.

Впрочем, есть одна деталь, которая позволяет отделить спектакль от телевизора, деловито превращающего жизнь в тотальную имитацию. Это музыка. Исполненный Олегом Каравайчуком вальс Иоганна Штрауса «На прекрасном голубом Дунае» до смерти набит диссонансами и постоянно сопровождает губернатора в его терзаниях, как будто не давая успокоиться. Болезненную мелодию сменяет «Симфония гудков» Арсения Авраамова, в которой за пушечными и пистолетными выстрелами, ревом заводов и гулом машин не слышно ничего человеческого. Этот музыкальный ландшафт отрезвляет и в конечном счете позволяет вынырнуть – хотя бы ненадолго – из уютного телевизионного быта, как это делала красная таблетка с героями «Матрицы». Вынырнуть, ужаснуться – и попроситься обратно.

Когда черный ящик расшифрован, губернатор убит и трансляция завершается, повисает тишина, которую обычно стремятся чем-то заполнить, иначе произойдет что-то нехорошее – возможно, даже мыслительный процесс. Но обычно после трагедии все молчат, какое-то время не смеются, а где-то за кадром национальный лидер раздает поручения проверить и наказать «всех, кто», чтобы «впредь не». Это, конечно, все пустые слова и уловки: уроки истории – виртуозная хроника убийств – никого ничему не учат. А после просмотра спектакля руки сами тянутся переключить канал, открыть новую страницу в интернете – там обязательно окажется подобная история, плюс-минус. И все повторится вновь. Никто никому по-прежнему не сможет помочь: по законам жанра зритель может только наблюдать, где бы он ни сидел – перед сценой или перед экраном.