Инклюзивный театр. Кого в какое сообщество он включает? Ответ кажется таким очевидным: "особые" люди должны социализироваться, играть с "обычными", общаться с ними и так интегрироваться в общество — пока ты не оказываешься в "Квартире". Здесь, в питерской квартире на Набережной Мойки 40, Борис Павлович придумал делать встречи и мастер-классы, спектакли — со студентами центра "Антон тут рядом", людьми с аутизмом. Социализация здесь, безусловно, происходит. Но не "их", а "нас".

"Разговоры" – не случайное название. Спектакль основан на "Разговорах" Леонида Липавского – его записей диалогов в кругу "чинарей" – Хармса, Олейникова, Введенского, Заболоцкого, Друскина, самого Липавского и его жены. Переносятся не столько конкретные реплики (какие-то напечатаны на карточках и их можно прочитать, взяв, например, с пианино), сколько условия (встречи поэтов часто проходили на квартирах друзей) и структурный принцип: говорить не только о поэзии, но и о повседневном, перечислять в одной строчке "что значит прекрасное" и "убранство обеденного стола", находить "различные знания, неизвестные науке". Структурный принцип при этом направлен прежде всего на слушающего: ценность "Разговоров" и Липавского как автора – во внимании к повседневности, к бытовым алогизмам и обэриутству не специально поэтической речи.

Этот текст – запись того, что происходило конкретно со мной в "Квартире". Совсем не объективное повествование. Но мне показалось, что регистрация зрительского опыта здесь, в спектакле, как принято сегодня говорить, иммерсивном, спектакле погружающем, будет единственно честным описанием – и заодно своего рода опытом "внутри-разговорной" автоэтнографии.

Почти как только мы с подругой зашли в квартиру, нас пригласили - жестом, одной улыбкой - в гостиную, где настраивалась на пение одна из студенток центра. Марина начала стучать по клавишам печатной машинки, которую она радостно схватила в предыдущей комнате (по всему пространству можно перемещаться свободно). Совершенно домашнюю атмосферу, где каждого гостя встречают и провожают до свободного стула, я также почти сразу умудрилась нарушить. Я сделала своей подруге замечание.Как же она не понимает, что мешает Нине собраться, и машинка - она точно не нужна "на месте"? слышно же, как там начинают диктовать какие-то тексты и перепечатывать их…

Стоит ли говорить, что чуткой к ребятам и к происходящему была в тот момент именно Марина, а не я. Почему только к особым людям нужно относиться терпеливо, кто установил рамки, которые я так старалась соблюдать — в том числе и за другого? Неожиданно для себя я оказалась тем внешним, иерархичным голосом, который в спектакле отсутствует. Режиссер здесь вместе с остальными зрителями и участниками (а зритель непременно становится участником) передвигает стулья, играет на инструментах, и может только попытаться сбалансировать потоки людей, чтобы ни одна из комнат не была обделена вниманием. Но ни на чем не будет настаивать. Рамок — нет. Здесь наконец можно быть собой, в том числе - странным. Путь к этому - принимать другого, быть открытым. Дело не в "особости". Вернее, особенны — все.

В библиотеке играли в Хармса. Одну строчку из обэриутов читал кто-то из актеров (в спектакле участвуют, кроме студентов центра "Антон тут рядом", профессиональные артисты из БДТ) или гостей, а продолжал ее - сидящий во главе стола студент Паша. Литературный диалог и битва одновременно: чья образность будет увлекать сильней? Мне дали сначала назвать наугад страницу, а потом и прочитать рассказик, полторы страницы - я читаю по предложению и жду ответного удара. Паша не промахивается. Поэзия рождалась тут же — из предметов в комнате (под потолком висел шар в форме пеликана – и вот пеликан становился героем рассказа), и это совершенная магия. Смогла бы так я сама на ходу сочинять? И есть ли в моем мышлении логика парадокса, логика — искусства? Чтобы ответить на "Вот тебе рубль" – "А вот там тучки, белые облака…"? Аудитория восторженно аплодировала Паше, и не потому, что он справлялся с заданием: аплодировали поэзии.

В комнате с печатными машинками девушка Маша, которую я хорошо помню по спектаклю "Язык птиц" того же Павловича в БДТ (первый спектакль, который он сделал со студентами центра), решала проблемы. В буквальном смысле гости рассказывали ей, какие у них есть трудности — а она звонила куда-то по дисковому телефону, чтобы их решить. Передавала советы. Наказывала сходить к врачу (будет вас ждать на следующей неделе), помириться с другом… Очень тепло становилось просто от того, что кому-то не все равно до тебя. Странное какое дело: здесь тебя лично не знают, а интересуются и поддерживают словно даже больше, чем в привычной среде.

На кухне пили чай и перебирали песок или крупу — музыка и медитация в одном флаконе. За столом сидели всего несколько человек, так что у каждого было свое пространство и можно было побыть наедине с собой, не ища укромный угол. Я немного побренчала по калимбе - перебирала ее металлические язычки-пластины (инструменты здесь вообще не тривиальны и почти все такие, чтобы можно было играть без специальных навыков) и, передохнув, двинулась дальше.

В гостиной, куда напрямую отсюда ведет дверь, можно также было взять любой из музыкальных инструментов,от ксилофонов до трещоток, но участвовать в общем импровизированном оркестре. Я уже не боялась несовпадения ритмов, не боялась заглушить кого-то: каждый со своей линией имеет здесь право на существование, и получался разнородный сплав, не превращающийся отчего-то (нет: действительно, магия) в непотребный шум, а создающий музыку. Не подстраиваясь специально, ты гораздо лучше вместе с остальными "звучишь". Я взяла просто книгу. Отбивала по ней свой ритм и, наверно, казалась чудачкой или невежей. Но мне было хорошо. Хормейстер спектакля Анна Вишнякова запела красивую старинную песню. "Лена, я так мучилась, что не с кем петь духовные стихи!" - восторженно прошептала пришедшая сюда на звук тоже Марина. Кажется, не просто так мы пришли в эту квартиру на Мойке в прощеное воскресенье. Нас словно прощают и дарят подарки эти незнакомые прекрасные люди.

В конце вечера здесь собирали всех. Незаметными движениями руки просили отодвинуться к краю, чтобы принести в гостиную двери и положить их на табуреты. Такой творческий стол - не для застолья, а для финального пения. Раздали текст. "Ах вы звери мои звери"... Мы отбиваем громко такты по двери, нам смеется и подхватывает нас Антон из центра, в модных очках и с открытой душой. Сначала нестройно, сначала не вместе - голоса в итоге сливаются в одну радостную интонацию. С этими людьми можно петь что угодно. Кричать что угодно. Радоваться любой мечте.

Перед спектаклем мы вытягивали бумажки с заданиями, мне досталось найти веселую женщину. Сейчас веселые — все.

В спектакле сложно определить, где студенты центра, а где - профессиональные артисты или зрители. И это совершенно неважно. В "Квартире" ты сталкиваешься с другим мышлением – и получаешь возможность сам перестать бояться быть собой - быть другим. Без повода обнять друга или мало знакомого, но симпатичного тебе человека. Улыбнуться своим и чужим мыслям.

Все плавно перетекло в чаепитие. Финального звонка и тем более занавеса у "Разговоров" нет: здесь остаются до тех пор, пока хочется говорить. Только поезд обратно домой заставил меня покинуть этот приветливый дом.

"Человек, слушающий музыку в концертном зале, нелеп. Он делает вид, что занят; на самом деле он пуст. Так же глуп человек и в картинной галереи. Искусство уместно в житейской обстановке, дома, в гостях, на празднике. Оно должно приходить как бы случайно, к людям, связанным друг с другом, как невзначай приходит молчание в разговоре, тогда оно хорошо. Тем и был приятен прежде театр, что он был частью общего быта, местом праздничной встречи" — рассуждает в "Разговорах" Леонид Липавский. "Разговоры" Павловича — именно такое место праздничной встречи. Инклюзивный в полном смысле театр - включающий и больных, и условно здоровых на равных правах в мир поэзии. И не знаю, кто получает больше.