На два голоса
спектакль / Музей истории ГУЛАГа. Москва
текст: Анна Казарина

куклы
  • /
  • /
1
В Музее истории ГУЛАГ показали спектакль «И дольше века длится день», номинированный на «Золотую Маску» сразу в трех номинациях.

Бородатый мужчина выходит к сцене с помятой алюминиевой крышкой от кастрюли. Аккуратно поворачивая железку в руках, он рассказывает ее историю: крышка была найдена на Чукотке, в местах бывших лагерей ГУЛАГа. И принадлежала некому Тажибеку – нацарапанные буквы до сих пор можно прочесть. Мужчина оставляет крышку на сцене: вместе с другими лагерными вещами она станет участницей кукольной мистерии «И дольше века длится день», представленной в этом году на «Золотой маске» в трех номинациях.

Этот мужчина – Роман Романов, директор Музея истории ГУЛАГа, где спектакль и проходит. Он также продюсер этой постановки, созданной музеем совместно с творческим объединением «Таратумб», специализирующемся на театре кукол. Для частного театра это первая постановка для взрослых, для российского театра кукол – первый документальный спектакль.

Помимо крышки на сцене возникают и другие экспонаты музея: лагерная кружка заменяет при стирке таз, гильза снаряда превращается в головной вагон поезда, потертые газовые фонари оборачиваются домами поселка. Реальный артефакт становится участником, героем театральной постановки.

В центре камерной сцены музея сооружена круглая платформа, по кромке которой проходит поезд: с востока на запад и с запада на восток. Эти слова из романа Чингиза Айтматова звучат здесь несколько раз – только поезда с шумом врываются в этот спокойный, покинутый мир, засыпанный песком. А по соседней кольцевой медленно движется местный транспорт – верблюд. С ним путешествует старик Едигей: небольшая кукла с впалыми щеками и едва уловимой улыбкой, вросшей в морщинистое лицо. Его верблюд следует за ним тенью – они так давно вместе, что уже стали неразличимы. Размеренную мудрость кукле дарит Олег Шапков – его мощная харизма деликатно сдержанна в роли Едигея. Эта тихая мудрость особенно заметна на контрасте с истеричной декламацией, в которую актер срывается в коротком выходе в живом плане.

Из большого многослойного романа Чингиза Айтматова режиссеры полностью провели только одну линию: Абуталипа Куттыбаева, беглеца из немецкого плена, а после югославского партизана. Не простив ему прошлое, Советский Союз постепенно выдавливает его не только с большой земли, но из жизни вообще. Круглое полотно сцены, только что бывшее поселком, превращается в стол для допроса, стоит только появиться на нем горбатой лампе, а в центре удобно разложить локти офицеру КГБ. В живом плане на игре масштабов здесь представлены вершители правосудия: актеры в погонах и фуражках демиургами нависают над крохотными куклами. Офицеру ничего не стоит усадить Куттыбаева на свой подстаканник и наблюдать, как скромная кукла сжимается все больше с каждой фразой наглого и преувеличенно громкого следователя.

Художник Виктор Никоненко по своему обычаю придал куклам портретные, иконоподобные лица, живые в застывшей мимике. В спектакле представлены разные системы кукол, в том числе марионетки и тростевые, но главные персонажи выполнены в виде почти статичных шарнирных. Не только потому что драматическому актеру по определению тяжело справиться с игровой куклой – чуткая неподвижность концентрирует зрителя на тексте Айтматова, бережно сохраненного авторами.

Куклы с отточенными песком лицами существуют здесь наравне с экспонатами Музея ГУЛАГа, оживая с ними вместе. Музейные подлинники здесь не занавешены стеклами, к ним не приделаны пояснительные таблички: они находятся в общем пространстве сценографии. Но десакрализация музейных объектов мнимая – в этой близости сильнее осознается, что за каждым ржавым черпаком из консервной банки стоит история и чья-то жизнь.

«Таратумб» и Музей ГУЛАГа не просто сыгрались и проникли друг в друга: такое расширение территории полезно и важно им обоим. И если музей оно питает возможностью оживить недавнюю историю и напомнить зрителям о колесе времен, то театру кукол открывает принципиально новые широты. Не только потому что в предметном театре музейный экспонат становится действующим лицом, но и потому что документальный театр на территорию театра кукол еще не заходил.