Елена Филина (ЕФ) Что думаешь о постановке?

Вера Давтян (ВД) Думаю, что получилось по-хорошему странно. Интересно само явление: рок-оперу, давно не исполняемую, решили восстановить на сцене. У меня смешанные ощущения. Не могу сказать, что постановка полностью меня убедила. Есть удачные моменты и те, что мне не понравились, но в целом — неплохо.

ЕФ: Здорово, когда есть постановка, о которой можно говорить. Это значит, что она оставила в тебе отклик, пусть не всегда положительный. Но после «Орфея & Эвридики» Екатеринбургского театра музкомедии мне пришлось зайти в аптеку за пенталгином, потому что голова гудела.

ВД: Плохая работа звукорежиссера или дело в аранжировке, которая тебе показалась небрежной?


ЕФ: Ни одна из мелодий не впечатлила. Аранжировки получились неинтересными, не актуальным, не свежими.

ВД: Как понять, что аранжировка недостаточно актуальна? У тебя есть какие-то параметры определения?

Е.Ф: Когда приходишь в театр на мюзикл или, как в этом случае, — рок-оперу, то чаще всего ждешь, что тебя покорит именно музыкальная составляющая. Мне кажется, музыка должна врезаться в память и остаться внутри. Ты смотришь и слушаешь, а потом можешь напеть.

ВД: То есть ты должен «видеть» ушами?

ЕФ: Да. Можно так сказать. Когда у тебя появляется желание прийти домой и сразу закачать себе в плеер музыку, как это бывает после фильмов. Возможно, это вкусовщина, но вот ни одна из арий мне не понравилась. Такое ощущение, что на сцене я увидела поп-идолов 90-х: Натали, Аллегрову, Баскова, которые до сих пор выступают на «Голубом огоньке» со скучнейшими, неинтересными песнями.

ВД: Ты преувеличиваешь, было не так плохо. Жаль, что мы родились в самые поздние 90-е, и не ощутили весь их музыкальный сок и наполнение.

ЕФ: Я люблю эстетику 90-х, музыку того времени. Бывает, слушаю песню, вроде «Холодной луны» Шуры, и понимаю — это хит и круто до сих пор. Здесь этого не было. Как только я вышла из зала — сразу забылись мелодии, я не могла ни одну напеть. Абсолютно никакого отклика во мне они не нашли. В любом случае — это субъективное мнение.

ВД: Наверное правильно, что ты их не запомнила. Если бы каждый номер был слишком ярким, это была бы компиляция из хитов, попурри, как «Жизнь прекрасна», недавно поставленная в Театре Мюзикла. Был бы просто другой жанр.

ЕФ: У рок-оперы есть какой-то предел на хиты?

ВД: Я говорю про то, что в рок-опере должны быть как яркие, так и второстепенные номера, — это нормально. Что-то ты запомнишь, что-то нет. Есть и третий вариант — тебе просто не зайдет.

ЕФ: Мне показалось, что здесь как раз все фоновое.

ВД: Не соглашусь. Я вот как раз могу какие-то вещи напеть. Может быть, в силу опыта. Может в силу того, что я вокалистка. В свое время журбинские арии засели у меня в голове. Как итог — после спектакля я вышла и пела.

ЕФ: Это субъективный момент. Музыка — показатель того насколько удачна или неудачна постановка. Первое, что приходит в голову — хит Ллойда Уэббера «Иисус Христос — суперзвезда». Это музыка существует до сих пор. Опера вышла чуть раньше журбинской. Признаюсь, я не поклонница мюзиклов и рок-опер, но почему-то эту музыку я знаю. Когда вспоминаю «Иисус должен умереть» или хоровой номер «Храм» из обновленной версии — от них у меня мурашки. Я слушаю и мне хочется петь, танцевать, плакать и так далее. Вот это я называю — зацепило.

ВД: Ты сравниваешь равнину и горы. Мы говорим о музыке более хитовой, ударной, понятной и доступной массам. Западный продукт — масштабнее, зрелищнее, чем советские аналоги. Вероятность того, что музыка американских рок-опер зацепит — намного больше. Мне кажется, она проще по структуре, и ее можно поставить на «репит» в плеере.

ЕФ: Многое зависит от композитора, а не от масштабности.

ВД: Безусловно, но вещи, о которых ты говоришь, по умолчанию в ушах. Они траслируются по всему миру.

ЕФ: Произведение Журбина было глотком свежего воздуха в свое время, потому что в стране началось мощное рок-движение. Роком жили, это был жанр номер один. Сколько было клубов, тусовок, и тут кто-то ставит древнегреческую трагедию с гитарными рифами. Какая реакция? Вау, так можно, — да, можно. Постановка колесила по всему Союзу очень долго, а в 2003 году её внесли в книгу рекордов Гиннесса, как самую исполняемую (около 2350 раз). Так что её слушали.

ВД: То, какое она занимала место в рейтинге — не показатель качества. Это всего лишь показатель заинтересованности определенной части людей. От слушателей зависит дальнейшая судьба произведения: приживется или вы-мрет, как и любой творческий эксперимент.

ЕФ: Это просто показатель того, что эту музыку знают.

ВД: Ее как бы знают и на этом всё. Это мнимое «знают». Здесь явление физического характера. То, что ты слышишь и повторяешь несколько раз —откладывается. Представь, что во всех шкатулках играет не «К Элизе» Бетховена и не 40-я симфония Моцарта, а соло фагота из «Весны Священной». Пройдет время, и его запоют. Так что композиции из «Орфея и Эвридики» имеют больший потенциал запомниться, чем кажется на первый взгляд.

ЕФ: Я говорила про ощущение. Мы слушаем, и внутри происходит фиксация — эта музыка оказывается в тебе. Моментная штука, которая сразу должна тронуть.

Но помимо музыкальной составляющей, плохо то, что площадка неподходящая. «Геликон» — оперный театр, в котором не очень хорошая акустика, а сюда привезли рок-оперу.

Понятно, что у нас огромные проблемы с залами. Нам не хватает современных площадок с хорошей акустикой, не хватает хорошего звука не только в мюзиклах, рок-операх, — а вообще. У нас нет аппаратуры, звукорежиссеров, современной техники — это дорого. Эта постановка еще раз обнажила все проблемы, и на самом деле это повод задуматься. Звук был неровный, «орало» со всех сторон, гитарные партии заглушали вокалистов, пространство было нелогично обвешано микрофонами. Это уничтожило все. Звукорежиссер не поработал должным образом, и такое ощущение, что рок-оперу озвучивал человек, работающий в Олимпийском, и не понимающий, что существуют другие залы.

Люди сидели и пытались все это выслушать. Женщины рядом со мной закрывали ладонями уши, они даже конца первого акта не дождались, убежали. А как может быть еще? Когда человеку больно слушать, то он закрывается и ищет тишину.

ВД: Фактически это претензия к пространству?

ЕФ: И к работе звукорежиссёра.

ВД: Если этот вопрос решить и поставить версию Екатеринбургского театра на открытом пространстве, или в зале большего размера, тебе бы понравилось?

ЕФ: На это было бы интересно посмотреть.

ВД: Но смысл переезда, если в стране нет хороших звукорежиссеров? Выходит, эта махинация нужна зрелища ради, а не качества?

ЕФ: Ну по крайней мере — звук на открытом воздухе будет по-другому резонировать, это другая акустика. Возможно, у меня не начнет болеть голова ко второму действию, и я уже буду на что-то другое обращать внимание.

ВД: Здесь многое зависит от простых договоренностей и возможностей. Соглашусь, что звучание оркестра было резким. Мне показалось, что проблема в исполнении. Неаккуратность нюансировки и динамики. В версии Стрежнева глобально поменялся музыкальный состав: теперь это не рок-группа, а оркестр с рок-секцией. Может, с этим они как раз и погорячились. Было бы убедительным оставить изначальный состав при внешних изменениях.

ЕФ: Тут дело не в исполнении. Они её нормально спели. Вокалисты в мюзиклах, опереттах и рок-операх не поют эстрадными голосами, это заведомо ложное убеждение. Да, это поп-манера, но академически сфокусированная. Здесь было непонятно что.

ВД: Ты имеешь в виду, что это было что-то «возле»?

ЕФ: Скорее да. Манера пения, чтобы угодить всем.

ВД: Это «возле» сделано с целью сохранить и не утратить дух оригинальной версии. У меня было ощущение того, что постановщики все переворотили, но попытались оставить вокальную архаику. Как священную корову, которую нельзя трогать. Если ты послушаешь оригинальные записи, там как раз академически-купольное исполнение вперемешку с эстрадным. Все это, чтобы люди старой закалки вспомнили родное звучание, услышали «свое» в странных инопланетных костюмах
Постановщики новой версии ведь могли найти исполнителей чисто эстрадных, но им было не нужно это. Если бы такое произошло, я бы сказала, что версия «Орфея & Эвридики» – не ремейк, а что-то новое.

ЕФ: Я считаю, что это ремейк чистой воды, переделка, выпуск новой версии с видоизменениями и добавлением каких-то новых фишек.

ВД: Да, тут даже визуально сработала картинка с названием, где переиначили ключевую «и» на &.

ЕФ: К тому же постановщики изменили финал: из трагического сделали оптимистический. Придумали кислотные костюмы яйцеголовых существ и ввели нового персонажа — барда, который является проводником между мифом и реальностью, добавили камерный оркестр, ок. Но для чего?
Сейчас 2019 год, и актуально немножечко другое. То, что ты делаешь — должно быть на определенную аудиторию, либо продумано так, чтобы понравилось каждому слушателю. Вспомни того парня, который рассаживал зрителей в зале. Он был в шоке от происходящего на сцене, ему было смешно и неинтересно. «Что это за голоса, что за музыка», — говорил он. Все это он видел впервые и ему не понравилось.

ВД: Ему не понравилось, потому что он из другого поколения. Возродить полностью постановку невозможно, а сделать что-то кардинально новое — сверхзадача, с которой не каждый справится.

ЕФ: Вот они и не справились. Если вы хотите поставить новый спектакль, то нужно его полностью перекраивать. Сделать его таким же прорывным, каким он был в 75-м.

Я приведу пример. В 2016 году Noize МC поставил хип-хоп оперу «Орфей и Эвридика». Он говорил, что вдохновился Журбиным, но понял, что такая музыка не понравится, люди по-другому мыслят, молодежь так не привлечешь. Рок у нас на третьем, а может, четвертом месте по популярности. Сейчас самый востребованный жанр — хип-хоп.

Noize MC поработал с мифом, адаптировал его под городскую среду, состязание певцов заменил рэп-баттлом, сделал оптимистический конец: Орфей, Эвридика и Харон живут на необитаемом острове и все у них хорошо. Поставил оперу в огромном ангаре — был аншлаг. Посмотри запись, посмотри, как люди реагировали. Спустя два года он доработал музыку, и в 2018 выпустил пластинку. Она у меня в плеере, до сих пор слушаю некоторые треки. Вот это, я считаю, работа с материалом, корректное обновление и отстранение от первоисточника. Он понимает, для кого и зачем.

И вот главный вопрос: «Орфей & Эвридика» Екатеринбурга — это для кого?

Это и не ностальгия, потому что уже много изменили, но и не прорыв.

ВД: Ты говоришь, что непонятно, для кого сделана эта версия. Возможно, но Нойз знал для кого делает изначально. Он в этом смысле художник-творец и первооткрыватель. В его хип-хоп опере важны сочные биты, крутой стилёк и хороший хайп. Не смысл, а рифма. Конечно, уличное настроение поймает сейчас большинство. Люди начнут колбаситься и кайфовать, но есть и те, которым этот бит не близок, у них свой внутренний темп, своя рефлексия. Классно, что есть такие альтернативы.

У Журбина все-таки в то время был определенный адресат. Свой зритель и слушатель. Когда он есть, сложно придумать нового. Наше поколение — не журбинский адресат, отсюда и неприятие. Да, в свое время «Орфей и Эвридика» вызвала бум, сейчас это уже отечественная реликвия. Мне кажется, не было цели радикально что-то менять, ностальгия по 70-м — вот посыл.

ЕФ: Это попытка вдохнуть воздух в хитовый продукт прошлого — всеми возможными средствами. Это как придти в магазин украшений, когда у тебя золотая карта. Скупаешь все и надеваешь сразу. Сверкаешь как сорока и вызываешь смех у людей. Вышло все скомканно. Постановщики хотели вместить много нового, все смешали, но ничего не довели до какой-то конечной мысли.

ВД: Это русский эксперимент, почему бы и нет?