Акселю 15 лет, он пианист. Школу он бросает для того, чтобы посвятить себя музыке. Первая любовь, первая смерть и ожесточенная конкуренция с другими молодыми музыкантами – всё крутится вокруг чувств подростка. О сложностях на пути к славе написал роман известный норвежский композитор Кетиль Бьёрнстад, Борис Павлович превратил текст в партитуру. Нервно и обрывочно перед зрителями проносятся два года из жизни талантливого мальчика. Мальчик взрослеет.

Язык, на котором говорит со зрителями Павлович, это язык тотальной условности. Акселя окружают не личности, а образы с утрированными ключевыми чертами: отец-неудачник, сестра, съехавшая с катушек из-за дефицита внимания, учительница, отыгрывающая на детях собственные комплексы. А еще девушки – вторая после музыки опасность. Среди них дочь богатых родителей Ребекка – навязчивая идеалистка, Маргрете Ирене, зацикленная на любви и судьбе, и Аня Скууг. Хрупкая, загадочная, недосягаемая.

О том, что ситуация в спектакле сложнее заявленной темы борьбы за славу, свидетельствует уже первая сцена. Мир Акселя обречен, его долгое неизбежное разрушение начинается с самоубийства матери главного героя. Густой комок из травм, страхов и боли присыпан, словно сахарной пудрой, только мечтами и фантазиями. Концентрация психических расстройств доведена в спектакле до абсолюта – здоровых героев просто нет. Ребекка, первая, кто отказался от музыки, ставит себе и друзьям-конкурентам диагноз – всех называет неврастениками. Сцена ее падения во время дебюта – одновременно смысловой и ритмический удар, гипербола жестокости музыкального мира и беспросветности судеб одержимых музыкой героев.

Отточенная условность повествования фиксируется в сценографии. Стены – белая коробка-трапеция, пол – ступени с концертным паркетом, а из предметов – только десять черных стульев. Они стоят то в ряд, то в шахматном порядке, на них сидят, их бросают в приступах гнева. Больше нет ничего. Художник Ольга Павлович создала капсулу, залитую светом, ни в одном из углов которой герои не могут спрятаться. Из-за этого в любой, даже самый болезненный и интимный момент, они совершенно беззащитны.

Метрика, мотивы и контрапункты — весь спектакль организован как музыкальное произведение. Музыкальность есть и в речи артистов: каждый персонаж, как инструмент симфонического оркестра, ведет свою тему. Даже у света музыкальная партитура со своим ритмом. А вот рояля на сцене нет. Композитор Роман Столяр написал точные мелодии, которые поются актерами: звучат только голоса без аккомпанемента, без инструментов или фонограммы. И композиции Клода Дебюсси, исполнением которых Аксель так хочет поразить мир, не звучат. Зато звучит и разливается по сцене страсть, с которой молодой пианист может впиваться в клавиши – она в дрожащих голосах, в напряженных лицах, и даже в осанке Константина Симонова (Аксель).

Трансформация текста романа в партитуру делает спектакль интересным еще и актерски, хотя никто не проживает жизнь своего героя, не наделяет его прошлым, мотивацией. Все инструменты актера сводятся в «Пианистах» к задаче исполнить партию в цельном произведении. Текст – музыка, тело – музыка и даже тишина – тоже музыка.

Самая яркая партия у Ани Скууг. За эту роль Светлана Свистунович-Грунина номинирована на «Золотую Маску». Ее пластика, интонации, отрешенность взгляда работают, как бомба. Все три часа спектакля идет обратный отсчет. К этому тиканью намертво прирастаешь, чтобы взорваться вместе с Аней.

Апатичность персонажей непоколебима. Даже когда отец-тиран кричит на пределе возможностей голосовых связок – это не настоящие эмоции, а часть ритма спектакля. Мир вокруг остается густым и холодным. Он изначально крошечный, и от сцены к сцене только сужается, чтобы схлопнуться в конце и стать черной дырой. Дырой на месте души, мечты и стремлений. Сложности каждого подростка и обязательные шаги на пути к изменениям в спектакле оборачиваются катастрофой. Если «Пианисты» Бьёрнстада – роман взросления, то «Пианисты» Павловича – крик.