Часто в течение действия оптика зрительского восприятия претерпевает изменения. Зритель смеется и сострадает в зависимости от того, что ему показывают. Поначалу кажущееся очаровательно смешным, происходящее трансформируется, как бы играя с ловящим каждое слово наблюдателем. Зритель сопереживает не персонажу пьесы, но живому человеку. Rimini Protokoll используют этот эффект в качестве своего главного инструмента, делая правила игры общими для всех. Участники задают вопросы зрителям, зрители задают вопросы участникам. Открытие общечеловеческой идентичности становится чуть ли не главной мыслью всего спектакля. Мы все одинаковы, в том числе в своем желании продолжать эту игру.
Помимо людей на сцене в спектакле присутствует образ сверхразума, который в то же время является условным автором вопросов. Провести аналогии каждый из зрителей может в индивидуальном порядке: это и бог, и власть, и совесть, и человек, проводящий социологическое исследование с целью получения знания. Голос говорит — люди исполняют его волю. Определяется градация. Невинное любопытство оборачивается прямыми приказами, которым никто из участников не сопротивляется. Но условия для зрителя, привыкшего к комфортным рамкам своего существования, остаются прежними. Участники эксперимента иллюстрируют на сцене процессы, происходящие в жизни, и наблюдатель находит эту ситуацию комичной точно так же, как и все, звучащее до тех пор. На фоне спящих горожан мелькают фигуры неутомимых исследователей ночных баров — и зритель одобрительно улыбается. 100% жителей Воронежа только что показательно расстреляли — и в зале смех. Наблюдатель вправе дать происходящему оценку — и эта оценка становится событием ничуть не меньшим, чем звучащие ответы. В ней есть что-то отрешенное, что заставляет испытать то ли неловкость, то ли и вовсе — страх. Условия игры постепенно усложняются, и к этому никто не готов.