Художник-постановщик Лариса Ломакина — полноправный соавтор «Славы» и вообще всех спектаклей Богомолова — помещает актеров в горизонтально ориентированную, растянувшуюся от кулисы до кулисы, сценографическую композицию, в статичность которой динамики добавляет сценический круг. В одной части круга расположена квартира Мотылькова — взрывотехника положительного, к славе не рвущегося, в отличие от своего друга и коллеги, взрывотехника положительного во всех отношениях, Маяка. Там же кабинет их рефлексирующего начальника Очерета, который пошлет спасать от лавины гидростанцию «Первое мая» все же Мотылькова. В другой части круга — пустое пространство, которое обозначает сельскую больницу, где светило-хирург, появление которого в этих краях может смущать только зануд, будет жертвовать своей кровью ради спасения героя Мотылькова. Если задаться неясной целью обнаружить в спектакле иронию, то найти ее можно будет как раз в сценографическом решении — огромный карниз с огромными светлыми занавесями на стене есть, а окна — нет. Актерский ансамбль при этом выглядит превосходным горельефом на плоскости спектакля: они оправдывают, вживаются, непрерывно существуют, оценивают, и все это в стихах, о чем вспоминается не сразу, так естественны их интонации и технична работа со стихотворным текстом.
«Слава» — постироничный, маскирующийся под стилистическое упражнение, спектакль, концептуальное отсутствие концепта в котором провоцирует многообразие зрительских реакций. Уверенные в том, что Богомолов предлагает смотреть пародию на большой стиль, находят подтверждение тому во фразах типа «Сталин — сын трудового народа, я — трудового народа дочь» и «Наша партия даже на катастрофах воспитывает людей». Однако тотальной иронизации спектакль не поддается. Зрители, принципиальной установкой которых для просмотра остается ирония, часто смеются в общей сосредоточенной тишине. Убежденные в том, что Богомолов рефлексирует над эпохой Большого террора, находят подтверждение тому в кульминационный момент вызова всех героев в Кремль, понимая, что ни в какой не в Кремль поедет машина, которая у подъезда. У одних от монолога матери в исполнении всероссийской матери Нины Усатовой, как и в целом от всей, в общем, мелодраматической фабулы, наворачиваются слезы; другие краснеют от стыдной милитаристской риторики того же монолога. Зачастую эти ощущения симультанные. Понятна и нервная реакция зрителей с хорошей постпамятью, не забывающих о широком контексте пьесы, готовых покрыть команду спектакля презрением за выбор материала. Впрочем, за этим презрением можно увидеть попытку избавиться от травматических воспоминаний. В любом случае, зритель «Славы» видит не совсем то или совсем не то, что знает.