Подробный и физически ощутимый роман о репрессированной татарской женщине на сцене превращается в страшный сон хрупкой башкирки, болезненно-мрачный, но ровный и лишь изредка прерываемый кровавыми всполохами света и призывающей стремиться только вперед музыкой Георгия Свиридова. В темном постапокалиптическом мире, придуманном Альбертом Нестеровым, катастрофа уже свершилась, и дальнейшие репрессии — только следствие кровавого переворота. Наклонные деревянные помосты, заменяющие и родной дом Зулейхи, и тонущую вместе с врагами народа баржу, и бараки обитателей ГУЛАГа, похожи на сдвинутые и вскрытые плиты земной коры и не обещающие ничего кроме новых толчков землетрясения и извержений вулканической лавы, сжигающей все живое на своем пути. Над сценой угрожающе нависают железные балки, среди которых, как в дремучем сказочном лесу, бродят живые и мертвые.

Мертвые — часть жизни Зулейхи и созданного Абушахмановым мира. Режиссер смешивает настоящее и ирреальное, как бывает только во сне и в театре. Погибшие в младенчестве дочери то и дело вторгаются в мир живых и с веселым гомоном кружат по сцене, пытаясь заманить в свою игру чудом выжившего сына. Но им удастся забрать с собой только отца, отказавшегося отдавать новой власти самое дорогое, что у него есть — землю.

Абушахманов сжимает время романа, делает его прерывистым, фрагментарным. Он разрезает его на лоскуты, которые сшивает друг с другом, не боясь грубых заметных швов. Зулейха снова и снова открывает глаза, но не просыпается, а видит очередной сон, сотканный из воспоминаний.

Она открывает глаза и видит перед собой хорошего мужа и хозяина Мортазу (Хураматулла Утяшев), грубого, округлого и перекатистого, строго противоположного и будто даже враждебного Зуйлехе. Страшнее и сильнее него только свекровь (Танэиля Хисамова), похожая на поблекшую и потускневшую тень суриковской боярыни Морозовой.

Зулейха открывает глаза и оказывается в поезде вместе с другими «врагами народа»: интеллигентами, врачами, художниками. Карикатурные, как из советских кинолент, они жмутся друг к другу на маленькой наклонной платформе, боясь потерять очки или ажурный зонтик, будто только он может стать спасением на новой земле. Бравый солдат Красной Армии Иван Игнатов (Азат Валитов) сторожит эшелон, отправленный в Сибирь. Его движения уверенные, четкие. Даже стоя ниже, он будто возвышается над своими узниками. Иван верит в свою миссию и власть, пока не застревает в топком болоте несправедливости, в которое он сам же вез людей, приговоренных к медленной гибели. Он один из немногих, кто будет меняться ото сна ко сну, сгибаясь, уменьшаясь, скукоживаясь и старея.

Зулейха открывает глаза и оказывается в глухой тайге, где узники нового режима будут строить свой филиал ГУЛАГа. В железном лесу она растит своего сына Юзуфа — единственную отраду и напоминание о текущем времени. Воспитанный врагами народа, хромой мальчик говорит по-французски и учится рисовать, мечтает попасть в Париж, увиденный на картинах одного из заключенных. Время от времени в эту тихую смиренную обитель прилетает под «Время вперед» красноармейский вихрь, с серыми глиняными масками вместо живых лиц. Он взбаламучивает застоявшуюся воду и наводит свои порядки. Вместо видов Монмартра теперь художник изображает себя и других невольников на потолке клуба. И на театральном своде появляются образы, похожие на храмовые изображения святых. Случайные свидетели новой коммунистической религии — мученики не за, а от советской власти, и поэтому для них возможен только один цвет — кроваво-красный, который, кажется, вот-вот начнет капать на головы зрителей.

Глядя в окружающую тьму, Зулейха ее будто не замечает и продолжает жить так, как много веков это делали ее предки. Она словно скрывается за белой глиной, покрывающей ее лицо. Она откроет его только для Ивана. Любовь заставит ее забыться, проснуться, метаться, но не прозреть. В беге Зулейхи от сына к любовнику и обратно — невозможность отдавать себя и свою любовь двоим. За недолгое счастье она ответит перед Аллахом. Ее судьба не принадлежит ей самой. Любые тяготы для нее — это воля божья. Она снова замажет свое лицо, чтобы продолжить свой путь смирения, вдали от мирского. Ее магическое мироощущение не смывается атеистическими волнами. Она заговаривает природу: реку, чтобы та дала ей хороший улов, лес, чтобы охота была удачной. Она плывет не по течению, а в воронке, затягивающей все дальше в глубокий сон. Но он оборвется, когда ее единственный сын Юзуф захочет вырваться на свободу. Он вылетит из гнезда буквально, взмывая над сценой, деревянными настилами, железными балками, над обездвиженностью и безнадежностью.

Зулейха, наконец, откроет глаза и увидит жизнь, которая принадлежит уже не ей, не Ивану, не другим мученикам от советской власти, а ее сыну и тем, кто сможет сам распоряжаться собой и своей судьбой. Настоящее вместе с Юсуфом летит вперед, летит над, улетает и скрывается за горизонтом. И будущее наступает, когда заканчивается спектакль и зажигается свет. Будущее, за которое уже заплатили немалую цену. Цену, о которой нужно помнить, которую нужно четко видеть и на которую не нужно закрывать глаза.